30.04.2020
Это действительно было так в деревнях и селах послевоенной поры: завидев издалека человека в солдатской форме, люди с замиранием сердца устремляли свои взоры вдаль, гадали, кто это. В чью калитку вой-
дет солдат? В чьи окна постучит?
Такой была встреча А.Е Беляниной со своим отцом, Парамоновым Егором Михайловичем. Не впервой свиделись они тем зимним днем первого послевоенного года, а вроде как в первый раз: когда отец уходил на фронт, Але было два, в победном 45-м дочке солдата исполнилось шесть.
1946 год, январь. Шуваловская мелюзга резвится на Анисиной горе. В снежной кутерьме кто-то замечает у родника человека в шинели, подходившего к Шуваловке. В душе каждого ребенка мелькнула надежда, а вдруг…
— Папка идет… Это мой папка… Мой… — с салазками, наперегонки, дети побежали навстречу солдату. Подбежали, стоят, все с надеждой смотрят на дяденьку в шинели. Альбина – в первых рядах. А он, оглядев гурьбу, остановил взгляд на ее двоюродной сестре Наде.
— Ты Танюкина дочь?
— Да…
— Племянница дорогая!.. – и подхватив девчушку на руки, солдат быстро зашагал в деревню.
Альбина, невесело тяня за собой салазки, поплелась за ними. Раз сестру назвал племянницей, значит, не чужой, какой-нибудь да родственник.
Идут по деревне, навстречу женщина.
— Егор! Вернулся! Живой! Что ж ты дочку на руки не взял, али не признал?
Повернулся к ней отец, подхватил на руки, обнял крепко, прижался щекой к озябшему румяному личику… «Дочка, как я тебя не признал»,- все повторял он до дома.
А тем временем мама с младшим братом мыли в чулане морковь. Стук в дверь. Подумали, опять пришел человек что-нибудь спросить, не помогут ли чем (в военные и послевоенные годы это было обычным явлением). Так и Миша, посланный «в разведку», маме доложил, мельком глянув в дверную щель. Подошла сама Евдокия Тимофеевна, жена Егора Михайловича, мама Али.
— Нет у меня ничего, все я отдала, что было, не стучите больше, — начала было она.
— Дуня, это я!
— Мама, папа пришел!…
Ну тут, конечно, целованье-милованье, слезы… Зашли в дом. А уж следом целая гурьба народу. «Егор, моего там не встречал? «С моим не виделись ли где?».
— А у отца с собой фанерный чемодан. Открыл он его, а там – красные яблоки, да такие красивые!.. – и по прошествии почти семи с половиной десятилетий это хорошо помнит Альбина Егоровна. – Дал он мне яблоко, Мише и остальные раздал всем, кто пришел его встретить. А как же?
Да вот незадача: замешкалась во всей этой радостной кутерьме Альбина, уронила яблоко, закатилось оно под кровать. Сразу не достали, мороки много, да и до того ли было… А все же жалко. Поутру проснулись, она и говорит: «Мама, давай яблоко-то достанем». Отодвинули они кровать… Мыши, мыши съели папино яблочко. Так и не попробовала его Аля. Плакала, конечно, но в доме была большая радость, и слезы в те дни были все больше счастливые.
Когда я слушала рассказ Альбины Егоровны, честно скажу: не раз невольно улыбнулась. И неразбериха такая случилась, и рассказывала она так по-житейски просто, убедительно. А стала писать – слезы. Недолго прожил отец после войны. Был он ранен. Год и два месяца лежал в госпитале в Киеве. После тяжелой контузии не говорил. Ведь нашли его только на следующий день после страшного боя, среди мертвых тел. Выжил, вернулась речь. Давали ему сразу первую группу инвалидности. Отказался. Так потом говорил: «Это как же, приду домой с фронта, молодой, тридцатилетний, и инвалид?» Но все равно врач, лечивший его, строго-настрого наказал беречься шумов, работать там, где полегче и потише. Но где там… Как ушел на фронт из МТС, так туда и вернулся. В Сеченове работал, на движке, освещал село. Потом в Теплостанском совхозе трудился; там уже и инвалидность пришлось оформить. А уж после возил из Рогожки в Шуваловку почту на лошади. После войны у них с Евдокией Тимофеевной родился еще ребенок; всего у них было четверо детей. Умер Е.М. Парамонов всего-то в 44 года.
Вот такая история. И с улыбкой, и со слезами вспоминаем мы былое. Вот такая она, память, и доброе, и лихое хранит. Спасибо, память.